В поисках хлеба насущного

Периодические катастрофы в деятельности землепашцев не являлись секретом для губернского начальства. Сотрудники статистического комитета ежегодно посылали в губернское правление вести с полей.Информация о чудовищных потерях, выраженная в рублях и десятинах, уже не воспринималась просто как сухая статистика. Побитые градом и недавшие урожай тысячи десятин пашни и тысячи рублей убытка порождали в головах начальников Нижегородской губернии, среди прочего, один простой и очевидный вывод: крестьяне опять не заплатят подати в казну.

Когда растут долги

И к уже имеющимся долгам прибавятся новые многотысячные рублевые величины, о которых следовало сообщать в ежегодных губернаторских отчетах, адресуемых в Министерство внутренних дел. Конечно, являясь представителями высшей власти в Нижегородской губернии, губернаторы с усердием радели о благополучном поступлении казенных сборов. Уездная полиция старалась вовсю, выколачивая средства из недобросовестных плательщиков. В счет государственных платежей шел и крестьянский скот, и иное неодушевленное имущество. Подобное имущественное “кровопускание” могло привести к полному подрыву крестьянского хозяйства. Власти это осознали. По неблагополучным районам губернии проехали комиссии из губернского начальства. Крестьянский ужас обратил на себя внимание и высших сановников империи. И начались платежные рассрочки и льготные налоговые уступки — то, что сначала выбивали сразу, теперь растягивалось на целые десятилетия.

Откровения губернатора

Нельзя сказать, что крестьянские недоимки, признанные аксиомой, не вызывали гласа вопиющего. В одном из отчетов нижегородский губернатор Алексей Алексеевич Одинцов разразился предложениями по поводу решения проблемы неплатежеспособности, хотя в высших сферах его никто об этом не просил. Как настоящий знаток крестьянского вопроса начальник губернии определил основные причины сельского неблагополучия. Выходило, что во всем виновато пьянство, дурное качество почвы, оцененной в 217 000 крестьянских десятин (на 56 000 душ), ежегодный падеж рогатого скота, круговая крестьянская порука и кулаки, закабалившие менее оборотистых односельчан денежными суммами и мерами зерна под высокие проценты.

При этом нижегородский губернатор не ограничивался ответом на вопрос, “кто виноват?” Он пошел дальше и пунктуально ответил на вопрос “что делать?” Предлагалось более осмотрительно налагать повинности на крестьян, пересмотреть отношения в сельских обществах с целью более справедливого распределения платежей и, конечно, ограничить свободное распространение питейных заведений. В отношении кулаков Алексей Алексеевич деликатно промолчал.

Сваливать проблему на пьянство — это давняя русская традиция. Лежит человек на дороге — пьяный! Бормочет что-то себе под нос — напился. Однако в данном случае Алексей Алексеевич был абсолютно прав. В 1860-1870-е годы в стране господствовала откупная система винной торговли: вы платите в казну определенную сумму, и готово дело. Во многих сельских населенных пунктах и городах как грибы после дождя стали появляться кабаки. А дальше ситуация чем-то напоминала школьную задачку на движение из одного пункта в другой. Только вот двигающееся тело, выйдя из пункта А, не всегда могло добраться до пункта Б. Верхом ли, пешком ли бредущие по дороге мужички часто встречались с хитрым торговцем сомнительным по качеству пойлом. Остановка во имя удовольствия стоила дорого. Можно было расстаться не только с деньгами, но и здоровье потерять. Ситуация несколько изменилась в конце столетия в связи с установлением государственной монополии на продажу алкоголя. Люди продолжали пить, а государство латало бюджетные дыры за счет продажи уже более качественной водки.

Альтернатива необязательная…

Пока землепашцы черноземных уездов нашей губернии из года в год напрягали свои силы в битве за урожай, в некоторых селах и деревнях полагались не только на дары земли и на высшие силы. По количеству чернозема Сергачский уезд был впереди всех уездов Нижегородской губернии (по подсчетам 1860-х годов — 210 576 десятин земли). Однако жители села Толба не прельщались подобными щедротами. Не успокаивало их и относительно большое количество скота. На 1605 жителей приходилось 510 коров, 2112 овец, 528 лошадей и 124 свиньи. Промыслы притягивали селян не меньше, чем земледелие. В свободное от полевых работ время селяне жгли уголь.

Рядом с селом находились сравнительно обширные леса, принадлежавшие местным жителям. Именно в лесах обрели свое относительное счастье толбинцы. Дерево послужило основой сразу для нескольких промысловых направлений. Ловкие руки мужиков изготовляли сани, полозья, обода и колеса. Это чем-то напоминало производство полного цикла. Дело себя оправдывало. Дровни расходились на базаре по 2 рубля, сани — по 2-3 рубля. Общая сумма выручки восьми десятков мужиков, специализирующихся на санном промысле, доходила до 3500 рублей в год. Житейский расчет предусматривал выделение части прибыли на приобретение и ремонт инструмента. Статистика утверждала, что заработанных средств мужикам-санникам вполне хватало на уплату всех причитающихся податей.

Местный промысел жителей Толбы был не единственным примером проявления предпринимательской мужицкой смекалки в Сергачском уезде. Жители сел Столбищи и Гагино занимались выделкой веревок из пеньки. В селе Пожарки активно развивалось красильное дело. Дух мелкого промысла докатился даже до уездного центра. В пригородах Сергача местные жители активно навалились на вязание. Свой промысел появился и у жителей села Какино. Согласно официальным данным, Какино являлось селом удельного ведомства, то есть принадлежало императорской семье и располагалось при прудах и колодцах. Количеством проживающего населения данное село обделено не было. В середине 19 столетия в Какино насчитывалось 1188 мужчин и 1252 женщины. Экономические потребности гнали местное население на отхожие промыслы, среди которых ведущее место занимало портняжное дело.

А сколько еще таких сел и деревень насчитывалось тогда в Нижегородской губернии! И если одно промысловое село — это лишь частный случай, то множество таких сел — это уже тенденция, именуемая в просторечии народными кустарными промыслами.

…и необходимая

Если для жителей села Толба промыслы являлись дополнительным средством зарабатывания хлеба насущного, то для жителей сел и деревень, разбросанных по территории нечерноземных уездов, промышленная деятельность была насущной необходимостью. Какое эффективное землепашество могло осуществляться в Макарьевском и Семеновском уездах, территория которых на огромных пространствах была покрыта лесами и болотами? И ладно еще, если тамошние леса принадлежат местным крестьянским обществам! Но в том же Макарьевском уезде многие десятины лесных угодий находились в собственности помещиков.

Пока существовало крепостное право, по прихоти господ уездные мужички пользовались лесами на определенных условиях, сводя тем самым концы с концами.

С отменой крепостного права многие помещики Макарьевского уезда закрыли свои леса для мужиков, чтобы продавать лесные десятины под дачи. Весть о бедственном положении местного населения докатилась до губернского центра и далее до столицы империи. Власти вполне официально признали тяжелое материальное положение 27 000 человек, и это не считая аналогичных бедолаг, проживающих по другим уездам губернии. На какое успешное земледелие могли рассчитывать, к примеру, многие жители Горбатовского уезда, топтавшие ногами песок и глину? Что же касалось северной части этого уезда, то здешние леса и болота вынуждали местное сельское население браться за дерево и металл.

Признаки промышленного села

Промышленное село 19 столетия в Нижегородской губернии значительно отличалось от обычных сел и деревень, испытывающих притяжение к земледельческому труду. Первое существенное отличие — мировоззренческие установки населения села, ориентированного на промыслы. По свидетельству современников, те же жители северной части Горбатовского уезда, позабыв предания, обычаи и традиции старины, погрузились в меркантильную стихию предпринимательства. Валеночное производство, металлообработка и металлические изделия, колесный, овчинный, бондарный, кожевенный и прядильный промыслы… Вот неполный список различных видов деятельности, которые должны были оправдать коммерческие ожидания жителей Горбатовского уезда.

Другое существенное отличие промышленного села — это полный или почти полный отказ его жителей от земледельческого труда. Известно, что жители таких сел, как Лысково и Богородское, не обрабатывали свои земли, предпочитая сдавать их в аренду жителям окрестных деревень и сел. Третье отличие — это относительная многочисленность людей в таких населенных пунктах. Накануне отмены крепостного права в промышленном селе Городец проживало 1393 мужчины и 1764 женщины. Село Богородское населяли 2988 мужчин и 3226 женщин. В селе Павлово чиновники насчитали 3907 мужчин и 4624 женщины. Многолюдность — залог коллективного промыслового труда, как в родном населенном пункте, так и на отхожих промыслах.

География промыслов

Если верить официальной статистике, все промыслы Нижегородской губернии сводились к обработке дерева, металла и кожи. Однако, углубившись в историю народных промыслов, понимаешь, что вариативная картина народного ремесла представляется куда более разнообразной, чем в сухих официальных отчетах. Впрочем, у статистов есть одно смягчающее обстоятельство. Они были обязаны отражать современное им состояние народных промыслов, не вникая в толщи и слои многовековой промысловой истории. А между тем отдельные села и деревни нижегородчины издавна промышляли производством определенной продукции.

Жители Балахнинского уезда славились искусством деревообработки. И как результат — многочисленные корабли и баржи. Со времен средневековья они добывали соль, объемы выработки которой постепенно сокращались. Жители Горбатовского уезда издавна дружили с металлом. Павлово, Ворсма и другие населенные пункты давали различную металлическую продукцию, которая была известна на нижегородской ярмарке и далеко за ее пределами. Ардатовский уезд долгое время был ведущим центром нижегородской металлургии. Многочисленные ложки и плошки шли сплошным потоком из деревень и сел Семеновского уезда. В деревнях и селах Арзамасского, Княгининского и Сергачского уездов изготовляли кожевенные изделия, шили шапки и рукавицы. И все это — только наиболее распространенные народные промыслы. Не имея возможности зарабатывать от земли, жители губернии подчиняли себе металл, дерево, уголь и другие дары природы. Появлялась возможность заработать и заплатить, отложить на черный день, пустить в оборот. Но так получалось далеко не у всех старателей промыслового труда.

Симптомы будущих потерь

Широко распространенные народные промыслы как вид деятельности несли в себе элементы будущего неблагополучия. Первая угроза кустарей — промышленно-технический прогресс. Как может кустарь со своими относительно малыми объемами производства соревноваться с крупными промышленными предприятиями? Пока рельсы и пароходы не доходили до Нижегородской губернии, кустарь мог чувствовать себя вполне благополучно. Но вот расстояния сокращаются, и масса дешевой продукции вытесняет кустаря с рынка. Вторая угроза — разбазаривание природных богатств. Рубить лес были готовы все, сажать — лишь немногие. Как итог — сокращение лесов и удорожание древесины. Третья угроза — кабала сильных мира сего. Многие ремесленники — те, кто шил платочки и шапочки, косынки и митенки, производил ножи, замки и ключи — оказывались во власти крупных скупщиков. Оборотистые дельцы скупали у мелких производителей товар по дешевке, а иногда забирали даром под честное слово рассчитаться в будущем. Как все эти истории напоминают нашу повседневность, в которой большинство из нас ежедневно бьются за этот самый насущный хлеб! Не правда ли?

Дополнительная информация